— Вот этого я и опасаюсь, — произнес наконец Саша.
— Чего? Ответственности?
— Нет, трудностей. Справлюсь ли, хватит ли знаний...
— Майор рекомендует, значит, верит в тебя. Так что не робей и завтра же выходи на участок. Будут трудности — поможем. Да и сосед там у тебя толковый, старый служака, советом не поскупится. Значит, порешили?
— Так точно!
— Вот и хорошо.
...Нынешнему участковому инспектору столицы, имеющему отдельный кабинет в опорном пункте или, в худшем варианте, комнату при ЖЭКе, трудно представить, что его коллеге каких-нибудь пятнадцать лет назад приводилось задавать себе с утра вопрос: где приткнуться сегодня? Хорошо, если коммунальные работники предложат стол в конторе, а то и того не было. Приходилось людей либо в отделение приглашать, либо встречаться с ними в квартирах. А где собрать активистов? Где просто над документами посидеть? Дома? Так он, как правило, на другом конце Москвы. Но Саше, можно сказать, повезло. Начальник ЖЭКа, Семен Тихомирович, выделил ему место. Постоянное, в красном уголке. Так что жильцы знали, где можно в случае чего отыскать участкового. А на первых порах, как это ни грустно, пришлось Попрядухину, человеку по натуре деятельному, привязаться к стулу. Массу бумаг оставил Зорин: книги учетов, планы, списки... Одним словом, канцелярия, в которой требовалось основательно разобраться.
А в красном уголке особенно не сосредоточишься. Только решил заняться подучетниками, теми, от кого неприятностей ждать приходится, ввалились трое шумных пенсионеров с рулоном ватмана — редколлегия. Заспорили: помещать карикатуру в стенную газету или нет? Только смолкли — врывается какой-то молодой человек с шевелюрой как у Анжелы Дэвис:
— Вы надолго здесь расположились?
Вопрос этот и к участковому, и к пенсионерам.
— А что?
— Нам шахматный турнир проводить нужно.
Шахматный турнир! Значит, подучетников на сегодня — побоку. Впрочем, можно пойти в отделение. Саша стал собирать бумаги.
И вдруг словно вихрь ворвался в комнату. Сшибая на ходу стулья, к инспектору приближалась женщина. Растрепанная, с пунцовым лицом, с диким испугом, застывшим в широко раскрытых глазах, Подойдя к столу, она опустила на него свои мощные кулаки и перевела дыхание.
— Что ж это делается? — каким-то тонким голоском, никак не вяжущимся с крупной фигурой, спросила она. — Что ж это делается? Уважаемый товарищ милиционер, вроде бухгалтера, над амбарными книгами в теплом местечке устроился, а на улице стрельба!..
При последних словах пенсионеры оторвали головы от листа ватмана, навострили уши. Тот, с черной шевелюрой, подскочил к столу. Попрядухин понял, что может разразиться скандал, и перехватил инициативу.
— Успокойтесь, пожалуйста, и объясните, что случилось... Мы, честно говоря, стрельбы не слыхали.
— Услышишь здесь, за метровыми стенами!
— Так все же кто и где стрелял?
— Каких-нибудь десять минут назад выстрелили в окно моей квартиры... Вы слышите, граждане! — обращаясь уже к пенсионерам, перешла на крик женщина. — Ну чем не Техас у нас! Бродят вооруженные ковбои, а товарищ инспектор у меня спрашивает: «Кто стрелял?» Уж будьте любезны вы сами ответить на этот вопрос и оградить меня от посягательств!..
— Значит, стреляли в окно? — не теряя выдержки, спросил Александр.
— Я же русским языком сказала.
— Как ваша фамилия, имя, отчество?
— Вы перепутали, милейший, не я стреляла, зачем же меня допрашивать?
— Данные, которые я прошу сообщить, нужны для протокола.
— Ну хорошо! — Посетительница назвала свою фамилию.
Попрядухин вспомнил, как Зорин, предупреждая об этой семье, говорил: «Муж — видный человек, жена — скандалистка». Характеристика нелестная. Но в данном случае, если выстрел произошел на самом деле, состояние женщины можно было понять. Если произошел...
— Извините, пожалуйста, — произнес инспектор, — я должен позвонить в отделение, сообщить о случившемся.
Женщина грузно опустилась на стул, вытащила из сумки жестяную коробочку с валидолом, сунула таблетку под язык.
Один из пенсионеров услужливо предложил:
— Может быть, нитроглицерин?
— Ах, не надо!..
Через минуту Попрядухин вернулся в комнату:
— Я готов...
Они пересекли двор и подошли к массивному зданию, прятавшемуся в его глубине. Уже стемнело, И деревья, подсвеченные холодными огнями окон нижних этажей, казались искусственными, как на сцене. И все, что произошло минут десять назад в красном уголке, представилось вдруг Попрядухину фрагментом плохого спектакля: известие о выстреле, настороженные лица пенсионеров, визгливый говор женщины. Все неестественно, все театрально. Однако посетительница шла рядом. Здесь, в полумраке и тишине двора, она, правда, растеряла свою воинственность, испуганно жалась к сержанту.
Вот женщина дернула Попрядухина за рукав:
— Нам нужно зайти с Донской улицы, мое окно третье на втором этаже.
Обогнули дом. Попрядухин поинтересовался:
— Ваше то, что не освещено?
— Конечно, я сразу же погасила свет.
Они подошли к кустарнику напротив окна. Сержант зажег фонарь. Ничего примечательного увидеть в его свете не удалось. Даже трава нигде не примята.
— Вы сказали кому-нибудь во дворе про выстрел? — спросил Александр.
— Я ни с кем здесь не общаюсь.
«В данном случае это даже хорошо, — подумал Попрядухин, — зеваки топтаться не будут». Он огляделся. Напротив дома через улицу стояло старое строение. Сержант уже знал, что там производственные мастерские профессионально-технического училища...